«Дорогой Джон»: интервью с Чаннингом Татумом
« ... Я довольно быстро понял, что если ты входишь в мир кино и становишься сколько-нибудь известен, то без чувства юмора не обойтись. Если ты воспринимаешь себя слишком серьезно, то тебе не удержаться, никаких нервов не хватит »
Начиная с фильма «Шаг вперед», карьера Чаннинга Татума уверенно набирала обороты. На сегодняшний день он стал одним из самых востребованных молодых актеров. В прошлом году журнал GQ назвал его «Всеамериканский герой боевиков» (All-American action hero) и посвятил большой материал с очень пикантными фотографиями.
Чэн, как он сам просит его называть, действительно, очень красивый парень. Высок, строен, широкоплеч, длинные ноги, узкие бёдра... Он, конечно, немного меняется с возрастом — пропадает эта его мальчишеская угловатость в лице, в походке появляется некоторая вальяжность уверенного в себе человека. Однако стоит ему заговорить, перед тобой оказывается все тот же мальчишка, смешливый, стеснительный в чем-то, озорной и очень мягкий. Правда, не совсем понятно зачем ему понадобилась эта его нынешняя бородка... Наверное, пытается придать себе более взрослый вид.
Его последний фильм — «Дорогой Джон» — недавно вышедший на экраны в Штатах и занявший первое место в бокс-офисе в первую неделю проката, скоро выходит и в России. Я встретилась с ним в коридоре отеля «Времена года» (Four Seasons) в Беверли-Хиллс, где проходили пресс-джанкеты нескольких фильмов одновременно для местной и международной прессы. Чэн обнял меня вместо приветствия и спросил: «Как дела, что нового, когда у нас будет интервью?». Он узнает в лицо журналистов и многих помнит по имени, что, естественно, сразу же располагает к нему. Согласитесь, после такого дружеского отношения писать о нем хочется только хорошее.
На следующий день мы встретились для интервью, которое предлагаю вашему вниманию.
Тебе не кажется, что Джон — несколько нехарактерный для тебя тип? После «Броска Кобры» казалось, что ты нашел тот тип героя, который тебе подходит...
Ты знаешь, всегда есть такой момент нервозности при переходе из одного состояния в другое, даже в другой боевик, с другим героем. Я всегда хочу быть лучше, что-то делать лучше, расти профессионально. Эта роль... Да я просто знал, что мне не избежать таких вопросов (смеется)! Это для меня «отправная точка», если хочешь. Хотя я и раньше играл солдатов, Джон просто немного другой, но все равно солдат. Он ведь на самом деле мальчишка еще, встретивший свою первую любовь. У меня не было страха играть мальчишку, понимаешь, мне это состояние знакомо. (Смеется) Мы все там были...
Что ты знал о Лассе Халльстрёме к моменту разговора с ним?
Я видел практически все его фильмы. Знаешь, было ужасно смешно, когда он мне сказал: «Я дам тебе такую же свободу, как Лео ДиКаприо в «Гилберте Грейпе». Я не понял... Я просто понятия не имел о чем он, хотя отлично знал этот фильм. (Смеется) По-моему я слегка озадачил Лассе такой реакцией. Но я еще раз перечитал сценарий и вернулся к этому разговору. Мы сразу определились с тем, каким Джон должен быть. Это было, в общем, не трудно, ведь Джон совсем несложный человек, там негде было особенно мудрить. Его можно воспринимать как чистый лист бумаги, на котором можно написать, все что угодно. Он пошел в армию, потому что не знал, на что годится в жизни. Отец не мог научить его основам общения с людьми, а ведь это часто самое главное — умение контактировать с другими. Так что Джон идет в армию, чтобы научиться тому, как быть мужчиной, какое место в обществе и в жизни вообще он должен найти для себя. А когда Саванна появляется в его жизни, он поднимается на совершенно новую ступень в своем росте, открывая для себя любовь. Первая любовь всегда сложна для человека, а для такого, как Джон — особенно. Те, кто видел фильмы Лассе, знает, что в его героях есть эта уверенность в себе, проступающая сквозь полотно фильма. Так что я мог вообще ничего не бояться, зная, что такой мастер направляет меня в работе. Он дает тебе возможность зайти в самые дебри характера героя и помогает понять, что выбранный им путь был все-таки самым верным.
Ты читал книгу?
Да, конечно, сразу после того как мне позвонили из Темпл Хилл и сказали, что у них есть право на экранизацию новой книги Николаса Спаркса и им бы хотелось, чтобы я участвовал в этом проекте. Я, конечно, знал имя Спаркса, моя жена плачет в три ручья, когда смотрит «Дневник памяти». Я думаю, что у каждого есть своя эмоциональная реакция на этот фильм и книги Спаркса в целом. Он создает уникальные характеры, показывает редкие чувства, и я знал, когда читал книгу, что в Джоне есть нечто особенное, за что можно зацепиться и над чем поработать. Он отличается от других героев Спаркса. Я сразу почувствовал горячую симпатию к этому парню. Потом встретился с Джэми Линденом, который писал сценарий. Сразу понял, что он — именно тот человек, который ухватил суть истории и найдет верный путь перенесения ее на экран даже с некоторыми изменения, которые скорее добавляют к истории, чем отнимают у нее. Как, например, эта сцена с отцом в больнице и письмо, которое Джон ему читает. В книге этого нет, но сцена просто потрясающая. Когда, он упомянул о ней на встрече с продюсерами, режиссером и актерами, мы были просто потрясены ее силой. Это была классная находка.
Насколько сложна для тебя была эта сцена? Ты, вроде, не тот тип парня, который легко плачет...
(смеется)Да уж, я, действительно, не тот тип. Даже не представляю, чтобы случилось, если бы я вдруг заплакал в кино там, где Дженна рыдает... Она бы удивилась. Я сам бы удивился. Не знаю даже... Могу прослезиться, если собака умирает, или какое другое животное. Животные имеют на меня какое-то особое влияние с тех пор как я работал со щенками, с этой беззащитной малышней. Наверное, я обязан за эту сцену Ричарду Дженкинсу. Я был просто переполнен эмоциями к концу сцены, мы даже не переснимали ее. Но Лассе подготовил меня заранее, когда мы говорили перед съемкой. Он сказал: «Знаешь, давай ты просто прочитаешь это письмо. Не играй, просто читай так, как Джон — ты это написал. Он ведь и писал это потому, что не знал как посмотреть в глаза отцу, говоря о своих чувствах». То есть мы практически пустили эту сцену играть самоё себя. Ричард впервые за все время работы над фильмом дотронулся до меня в этой сцене. То, как он протянул руку и прикоснулся ко мне в тот момент, когда я читал и без того тяжелое эмоционально письмо, просто разорвало мне сердце, что-то щелкнуло внутри, и я заплакал (в этот момент и глаза Чэна краснеют, и он явно изо всех сдерживает воспоминание). Я даже сам не ожидал такой реакции. В общем, (отворачиваясь чуть-чуть), ты видишь, мне и сейчас это трудно. Это всё Ричард (улыбается), это его вина (уже смеется).
Ты — романтик?
(Немного удивленно) Понятия не имею. Никогда об этом не задумывался. Я женат — наверное, это что-то значит. (Подмигивает) Наверное, что-то я сделал правильно, если она до сих пор меня не оставила... (Смеется) Думаю, что если ты отдаешься своим чувствам, которые в тебе есть, то это и есть тот романтический настрой, о котором ты говоришь. Ведь совсем нетрудно быть внимательным, когда ты полон чувств. Весь мир концентрируется на этом человеке. Для меня несложно написать коротенькую записку всего из трех слов и положить ей в кошелек и вообразить ее лицо, когда она ее увидит. Это же просто бесценно! Никакие бриллианты этого не заменят! Ты можешь прибрать в доме, тоже романтично... (разводит руками, потом хохочет, поднимая их как бы сдаваясь) Шучу, шучу! Просто старайся радовать ее, напоминать ей о том, как ты ее любишь. Если это не романтично, тогда я не знаю что это такое!
Как ты думаешь, почему Николас Спаркс использует именно письма, чтобы показать чувства его героев? Этот вопрос, наверное, ты себе задавал, читая книгу в первый раз?
Да, задавал. Я думаю, он это сделал, потому что как писатель, не может не быть одержимым письменным языком. (Смеется, подталкивая меня в бок) Здорово, правда?! Ладно, шучу, конечно. Я думаю, что у него для этого есть какие-то свои причины, может быть личные, не знаю. Но мне подумалось, что в написанных на бумаге письмах есть какая-то совершенно особенная сила, если сравнивать с письмами, набитыми на клавиатуре, посланными Бог знает куда... И выныривающими, как чертики из коробки, при нажатии кнопки «Открыть». Когда я разговаривал с ребятами, прошедшими Ирак, они всегда говорили почти одно и то же: «Ты знаешь, письмо даже пахнет, как моя жена; на нем может быть какое-то странное пятно, размазавшее чуть-чуть буквы, наверное, она плакала, когда писала. Или, может быть, там в уголке мазок горчицы, наверное, она делала наш любимый сэндвич». Такие вот маленькие вещи. И письмо получается как подарок на Рождество, которое тебе не терпится открыть и в то же время хочется растянуть удовольствие, потрясти коробку, потрогать обертку... Понимаешь? Она уделила этому время, она держала в руках этот лист бумаги, и он оторвался от военной суеты, для него это письмо к ней - как побыть рядом, понимаешь? Прикоснуться к ней, отдать частицу себя ей. Наверное, это и есть то, что заставляло их писать письма.
Давай еще раз вернемся к твоей жене, если ты не против...
(Смеется) Не против, я готов к ней возвращаться каждую минуту. (оглядывается на пресс-агента, сидящего сзади) Хотя мне за это и может влететь. (хохочет)
Я пропустила момент, когда ты женился — не читаю таблоидов и новостей из мира селебрити...
И спасибо тебе за это. (чуть поклонившись) Мы поженились полгода назад и до сих пор счастливы.
Ты пишешь ей письма?
Писем не пишу, а вот сочинял и дарил разные сказки. Ей нравится.
Вы часто ходите танцевать?
Ты знаешь, иногда чувствуется слишком сильное давление от присутствующих, когда мы появляемся в каком-то публичном месте. Такое впечатление, что все ждут от нас какого-то необыкновенного танцевального номера. Но даже если мы и выходим на площадку, то просто переминаемся с ноги на ногу под музыку, обнявшись, ничего интересного для публики. (хохочет) Такое разочарование! В Лос-Анджелесе трудно найти интересный клуб, где можно было бы только танцевать. Я не говорю о ночных клубах, где народ толпится со стаканами на середине площадке и дергается в такт и не в такт музыке, в зависимости от состояния опьянения. Мы как-то несколько раз пытались заглянуть в такие места и оставили это занятие. Это не то, что у нас во Флориде, где ночные клубы действительно для того, чтобы выпить и потанцевать. Ты идешь вечером туда и танцуешь так, что потом весь мокрый, словно только что вылез из бассейна.
Я слышала, что в ЛА много клубов, где серьезно танцуют сальсу...
Правда?! Где? Хотя, я бы не рискнул туда сунуться, пока не научусь танцевать сальсу так же хорошо, как моя жена. Если увижу ее с кем-то, кто танцует так же здорово, то с ума сойду от ревности.
Ты ревнив?
Я?! Я — мальчишка по сравнению с Дженни в моей ревности. (Смеется)
А как она отнеслась к твоим сценам с Амандой Сэйфрид?
Ну так это же совсем другое дело! Она ревнует совсем к другим вещам. Например, я даже не знаю, могу ли я говорить об этом (опять оглядывается на пресс-агента)... Дженна терпеть не может, когда видит, что у меня возникает какая-то внутренняя связь с партнершей по фильму, которая даже может и не переходить в физическую. Я же терпеть не могу видеть ее с другим парнем даже в невинной эротической сцене с поцелуями. Я просто не выношу, когда к ней кто-то просто прикасается, я как маленький ребенок об игрушке: «Это мое! Не трогай!». Для девчонок это совсем на другом уровне, на сентиментальном, внутреннем... Их беспокоит твой внутренний контакт с кем-то, твой интерес сам по себе. Мы — мужики — животные визуальные, если можно так сказать. Я предпочел бы видеть ее нагишом на экране, чем видеть как ее обнимают или целуют. Я вообще не буду тогда смотреть этот фильм, если знаю, что там есть такая сцена. Когда зашла речь о фильме «Дорогой Джон», мы как-то сразу определились: у меня есть невеста, а у Аманды бойфренд с серьезными намерениями. И это, действительно, становится просто интересно, как развиваются отношения, в которых ты лично не вовлечен. Мы с Амандой знали точно, что в наших личных отношениях мы просто никогда не пересечем границы, даже если наши «половинки» не присутствуют на площадке в какой-то момент. И в этом есть чувство безопасности. Ты уже спокойно обнимаешь парнершу, без задних мыслей, и она к тебе от носится точно также. Господи, как же трудно все это объяснять! (сокрушенно вздыхает) Мы стали очень близкими друзьями, и Дженна к этому относится спокойно.
Ты когда-то был экзотическим танцором...
(откидывается на спинку кресла и хохочет во весь голос) Стриптизером, ты хочешь сказать? Был, могу сказать честно... Я никогда этого не скрывал. Я не стыжусь этого периода моей жизни. Но и не горжусь им, конечно. У меня не было денег, и мне казалось, что это будет самый простой путь заработать. Вообще, признаться, это — довольно опасная профессия, и многих она ломает. Люди спиваются, становятся наркоманами. Я много интересного узнал в тот год, сделал множество важных открытий в людях и в их поведении. Я и раньше не прочь был говорить об этом, но (поворачивается в сторону пресс-агента) мой пресс-агент считает, что это — лишняя информация, которая может повредить моему имиджу. Я думаю, что попытки что-то скрыть только подогревают к этому интерес. (Пресс-агент смеется и машет на него рукой - мол, ладно тебе!) Я может быть даже фильм об этом когда-нибудь сделаю.
Думаешь Дито Монтиель возьмется снять его?
Дито? Хм, не знаю, вряд ли. Я знаю одного сумасшедшего режиссера, его зовут Николас Рёфн, он снял «Бронсона». Вот он взялся бы, я думаю.
Когда ты начинаешь работать в «Нокауте»?
Как только мы заканчиваем этот пресс-тур к «Дорогому Джону», я и начинаю тренировки. Они будут в духе Моссада. Мне же предстоит драться с Джиной Сарано, и я нервничаю так, что и не передать. Эта женщина уложит на лопатки любого мужика. Хотел бы посмотреть на того, кто осмелится ей сказать, что женщины не могут быть настоящими борцами... Она — специалист по нокаутам. Я думаю, что я буду только просить ее не ронять меня слишком уж больно (хохочет), чтоб остаться целым.
Редкий актер умеет так вышутить себя и первым же посмеяться, как это делаешь ты, это твоя защитная реакция, или ты просто по натуре такой?
(опять хохочет) И то и другое, знаешь. Я довольно быстро понял, что если ты входишь в мир кино и становишься сколько-нибудь известен, то без чувства юмора не обойтись. Если ты воспринимаешь себя слишком серьезно, то тебе не удержаться, никаких нервов не хватит. В кино-мире всегда будут люди, ненавидящие тебя всей душой, ты должен опередить их и посмеяться над собой первым. Я и прежде придерживался этой позиции, а сейчас — особенно. Всегда с большим уважением относился к людям со здоровым чувством юмора и не боящимся поставить себя в смешное положение. Есть в этом какая-то внутренняя сила и мне это по душе. Что мне особенно нравится в этой профессии, так это то, что я могу позволить себе вырваться на какое-то время в глубинку и передохнуть от всего.
Как ты себе представляешь самый совершенный выходной?
(Задумывается на секунду и затем мечтательно, устремив глаза в потолок) Шоколадный торт, жареная курица и удобный диван. И чтобы все мои собачки при мне. У меня дом полон... (Оглядывается на пресс-агента и делает круглые глаза) Мне точно влетит за это (хохочет)... Дом полон сучек (хохочет до слез)... Все мои собачки — девочки... Так уж получилось, не специально, правда. Я их всех обожаю. Так что живу в сплошном эстрогене. Это очень веселая жизнь.... (Смеется). Правда (утирая выступившие от смеха слезы) жить среди женщин - в этом есть своя необыкновенная прелесть, столько любви и ласки... Ты знаешь, здорово иногда окунуться просто в нормальную жизнь, без суеты.
Ты хотел бы жить вдали от большого города? Где-нибудь на Юге? Или в Калифорнии?
Нет, не на Юге. Там у меня родственники, в Алабаме, я туда могу приехать в любой момент и быть дома. Для моей семьи я хотел бы построить дом где-нибудь ближе к горам, в Колорадо, может быть. Большой город меня не очень беспокоит. Скажем, я воспринимаю Нью-Йорк таким, как он есть, но меня порой ужасно достают эти кучи мусора, которые вываливают в пластиковых мешках прямо на обочины тротуаров, и ты идешь через всю это вонь. Противно. Я, конечно, не против людей, (смеется) но предпочел бы жить на расстоянии от большинства. Мне хотелось бы выйти с собаками на прогулку и не таскать с собой мешочек для их дерьма, не держать их на поводках... Мне нравится простор сельской местности... Хочется, чтобы у меня было место, которое я бы назвал своим домом, кроме Алабамы.
Тогда ты и детей заведешь?
Да, наверное, не раньше. Мне хотелось бы, чтобы Дженна смогла проявить себя как актриса, я не хочу отвлекать ее от карьеры. Она на многое способна. Я думаю, что у нее сложится хорошая карьера, может быть даже в боевиках. Есть в ней этакая неустрашимость. Мы хотим иметь нормальную семью, с детьми, с животными, но еще есть время для нас самих, еще несколько лет.
Вы планируете как-нибудь опять сняться вместе?
Не то, чтобы мы планировали, но не отказались бы. Может быть, даже сами придумаем какой-то приключенческий фильм, но чтобы с танцами...
Что-нибудь в духе «12 принцесс и стоптанных туфелек»?
(заинтересованно подавшись вперед) А что это такое? Я не слышал.
Сказка такая, братьев Гримм, кажется.
Обязательно найду. Спасибо, я тебя в титрах упомяну... (Смеется). Мы с Дженной часто снимаем домашнее видео, придумываем сюжеты, может быть однажды это во что-то и оформится.
